Соловьи
Дудин Михаил, 1942
1 / 26
- О мертвых мы поговорим потом.
- Смерть на войне обычна и сурова.
- И все-таки мы воздух ловим ртом
- При гибели товарищей. Ни слова
2 / 26
- Не говорим. Не поднимая глаз,
- В сырой земле выкапываем яму.
- Мир груб и прост. Сердца сгорели. В нас
- Остался только пепел, да упрямо
3 / 26
- Обветренные скулы сведены.
- Тристапятидесятый день войны.
4 / 26
- Еще рассвет по листьям не дрожал,
- И для острастки били пулеметы...
- Вот это место. Здесь он умирал -
- Товарищ мой из пулеметной роты.
5 / 26
- Тут бесполезно было звать врачей,
- Не дотянул бы он и до рассвета.
- Он не нуждался в помощи ничьей.
- Он умирал. И, понимая это,
6 / 26
- Смотрел на нас и молча ждал конца,
- И как-то улыбался неумело.
- Загар сначала отошел с лица,
- Потом оно, темнея, каменело.
7 / 26
- Ну, стой и жди. Застынь. Оцепеней
- Запри все чувства сразу на защелку.
- Вот тут и появился соловей,
- Несмело и томительно защелкал.
8 / 26
- Потом сильней, входя в горячий пыл,
- Как будто сразу вырвавшись из плена,
- Как будто сразу обо всем забыл,
- Высвистывая тонкие колена.
9 / 26
- Мир раскрывался. Набухал росой.
- Как будто бы еще едва означась,
- Здесь рядом с нами возникал другой
- В каком-то новом сочетанье качеств.
10 / 26
- Как время, по траншеям тек песок.
- К воде тянулись корни у обрыва,
- И ландыш, приподнявшись на носок,
- Заглядывал в воронку от разрыва.
11 / 26
- Еще минута - задымит сирень
- Клубами фиолетового дыма.
- Она пришла обескуражить день.
- Она везде. Она непроходима.
12 / 26
- Еще мгновенье - перекосит рот
- От сердце раздирающего крика.
- Но успокойся, посмотри: цветет,
- Цветет на минном поле земляника!
13 / 26
- Лесная яблонь осыпает цвет,
- Пропитан воздух ландышем и мятой...
- А соловей свистит. Ему в ответ
- Еще - второй, еще - четвертый, пятый.
14 / 26
- Звенят стрижи. Малиновки поют.
- И где-то возле, где-то рядом, рядом
- Раскидан настороженный уют
- Тяжелым громыхающим снарядом.
15 / 26
- А мир гремит на сотни верст окрест,
- Как будто смерти не бывало места,
- Шумит неумолкающий оркестр,
- И нет преград для этого оркестра.
16 / 26
- Весь этот лес листом и корнем каждым,
- Ни капли не сочувствуя беде,
- С невероятной, яростною жаждой
- Тянулся к солнцу, к жизни и к воде.
17 / 26
- Да, это жизнь. Ее живые звенья,
- Ее крутой, бурлящий водоем.
- Мы, кажется, забыли на мгновенье
- О друге умирающем своем.
18 / 26
- Горячий луч последнего рассвета
- Едва коснулся острого лица.
- Он умирал. И, понимая это,
- Смотрел на нас и молча ждал конца.
19 / 26
- Нелепа смерть. Она глупа. Тем боле
- Когда он, руки разбросав свои,
- Сказал: "Ребята, напишите Поле -
- У нас сегодня пели соловьи".
20 / 26
- И сразу канул в омут тишины
- Тристяпятидесятый день войны.
21 / 26
- Он не дожил, не долюбил, не допил,
- Не доучился, книг не дочитал.
- Я был с ним рядом. Я в одном окопе,
- Как он о Поле, о тебе мечтал.
22 / 26
- И, может быть, в песке, в размытой глине,
- Захлебываясь в собственной крови,
- Скажу: "Ребята, дайте знать Ирине -
- У нас сегодня пели соловьи".
23 / 26
- И полетит письмо из этих мест
- Туда, в Москву, на Зубовский проезд.
24 / 26
- Пусть даже так. Потом просохнут слезы,
- И не со мной, так с кем-нибудь вдвоем
- У той поджигородовской березы
- Ты всмотришься в зеленый водоем.
25 / 26
- Пусть даже так. Потом родятся дети
- Для подвигов, для песен, для любви.
- Пусть их разбудят рано на рассвете
- Томительные наши соловьи.
26 / 26
- Пусть им навстречу солнце зноем брызнет
- И облака потянутся гуртом.
- Я славлю смерть во имя нашей жизни.
- О мертвых мы поговорим потом.