Памяти одного из многих
Григорьев Аполлон, 1844
1 / 6
- В больной груди носил он много, много
- Страдания,- но было ли оно
- В нем глубоко и величаво-строго,
- Или в себя неверия полно -
- Осталось тайной. Знаем мы одно,
- Что никогда ни делом, ниже словом
- Для нас оно не высказалось новым...
2 / 6
- Вопросам, нас волнующим, и он,
- Холодности цинизма не питая,
- Сочувствовал. Но, видимо страдая,
- Не ими он казался удручен.
- Ему, быть может, современный стон
- Передавал неведомые звуки
- Безвременной, но столь же тяжкой муки.
3 / 6
- Хотел ли он страдать, как сатана,
- Один и горд - иль слишком неуверен
- В себе он был,- таинственно темна
- Его судьба; но нас, как письмена,
- К себе он влек, к которым ключ потерян,
- Которых смысл стремимся разгадать
- Мы с жадного надеждой - много знать.
4 / 6
- А мало ль их, пергаментов гнилых,
- Разгадано без пользы? Что ж за дело!
- Пусть ложный след обманывал двоих,
- Но третий вновь за ним стремится смело...
- . . . . . . . . . . . . . . . . . .
- Таков удел, и в нем затаено
- Всеобщей жизни вечное зерно.
5 / 6
- И он, как все, он шел дорогой той,
- Обманчивой, но странно-неизбежной.
- С иронией ли гордою и злой,
- С надеждою ль, волнующей мятежно,
- Но ей он шел; в груди его больной
- Жила одна, нам общая тревога...
- Страдания таилось много, много.
6 / 6
- И умер он - как многие из нас
- Умрут, конечно,- твердо и пристойно;
- И тень его в глубокой ночи час
- Живых будить не ходит беспокойно.
- И над его могилою цветут,
- Как над иной, дары благой природы;
- И соловьи там весело поют
- В час вечера, когда стемнеют воды
- И яворы старинные заснут,
- Качаяся под лунными лучами
- В забвении зелеными главами.