Баллада об одобрении мира
Брехт Бертольт, 1930
1 / 30
- Пусть я не прав, но я в рассудке здравом.
- Они мне нынче свой открыли мир.
- Я перст увидел. Был тот перст кровавым.
- Я поспешил сказать, что этот мир мне мил.
2 / 30
- Дубинка надо мной. Куда от мира деться?
- Он день и ночь со мной, и понял я тогда,
- Что мясники, как мясники — умельцы.
- И на вопрос: «Ты рад?» — я вяло вякнул: «Да».
3 / 30
- Трус лучше мертвеца, а храбрым быть опасно.
- И стал я это «да» твердить всему и вся.
- Ведь я боялся в руки им попасться
- И одобрял все то, что одобрять нельзя.
4 / 30
- Когда народу не хватало хлеба,
- А юнкер цены был удвоить рад,
- Я правдолюбцам объяснял без гнева:
- Хороший хлеб, хотя дороговат.
5 / 30
- Когда с работы гнали фабриканты
- Двоих из трех, я говорил тем двум:
- Просите фабрикантов деликатно,
- Ведь в экономике я — ни бум-бум!
6 / 30
- Планировали войны генералы.
- Их все боялись — и не от добра
- Кричал я генералу с тротуара:
- «Техническому гению — ура!»
7 / 30
- Избранника, который подлой басней
- На выборах голодных обольщал,
- Я защищал: оратор он прекрасный,
- Его беда, что много обещал...
8 / 30
- Чиновников, которых съела плесень,
- Чей сброд возил дерьмо, дерьмом разил,
- И нас давил налогами, как прессом,
- Я защищал, прибавки им просил.
9 / 30
- И не расстраивал я полицейских,
- Господ судейских тоже я берег,
- Для рук их честных, лишь от крови мерзких,
- С охотой я протягивал платок.
10 / 30
- Суд собственность хранит, и обожаю
- Наш суд кровавый, чту судейский сан,
- И судей потому не обижаю,
- Что сам не знаю, что скрываю сам.
11 / 30
- Судейские, сказал я, непреклонны,
- Таких нет денег и таких нет сил,
- Чтоб их заставить соблюдать законы.
- «Не это ль неподкупность?» — я спросил.
12 / 30
- Вот хулиганы женщин избивают.
- Но, погодите: у хулиганья
- Резиновых дубинок не бывает,
- Тогда — пардон — прошу прощенья я.
13 / 30
- Полиция нас бережет от нищих
- И не дает покоя беднякам.
- За службу, что несет она отлично,
- Последнюю рубашку ей отдам.
14 / 30
- Теперь, когда я донага разделся,
- Надеюсь, что ко мне претензий нет,
- Хоть сам принадлежу к таким умельцам,
- Что ложь разводят на столбцах газет,
15 / 30
- К газетчикам. Для них кровь жертв — лишь колер.
- Они твердят: убийцы не убили.
- А я протягиваю свежий номер.
- Читайте, говорю, учитесь стилю,
16 / 30
- Волшебною горой почтил нас автор.
- Все славно, что писал он (ради денег),
- Зато (бесплатно) утаил он правду.
- Я говорю; он слеп, но не мошенник.
17 / 30
- Торговец рыбой говорит прохожим:
- Вонь не от рыбы, сам он, мол, гниет.
- Подлаживаюсь я к нему. Быть может,
- И на меня охотников найдет.
18 / 30
- Изъеденному люэсом уроду,
- Купившему девчонку за гроши,
- За то, что женщине дает работу,
- С опаской руку жму, но от души.
19 / 30
- Когда выбрасывает бедных
- Врач, как рыбак — плотву, молчу.
- Ведь без врача не обойтись мне,
- Уж лучше не перечить мне врачу.
20 / 30
- Пустившего конвейер инженера,
- А также всех рабочих на износ,—
- Хвалю. Кричу: техническая эра!
- Победа духа мне мила до слез!
21 / 30
- Учителя и розгою и палкой
- Весь разум выбивают из детей,
- А утешаются зарплатой жалкой,
- И незачем ругать учителей.
22 / 30
- Подростки, точно дети низкорослы,
- Но старики — по речи и уму.
- А почему несчастны так подростки
- Отвечу я: не знаю почему.
23 / 30
- Профессора пускаются в витийство,
- Чтоб обелить заказчиков своих,
- Твердят о кризисах — не об убийствах.
- Такими в общем представлял я их.
24 / 30
- Науку, что нам знанья умножает,
- Но умножает горе и беду,
- Как церковь чту, а церковь уважаю
- За то, что умножает темноту.
25 / 30
- Но хватит! Что ругать их преподобья?
- Через войну и смерть несет их рать
- Любовь к загробной жизни. С той любовью,
- Конечно, проще будет помирать.
26 / 30
- Здесь в славе бог и ростовщик сравнялись.
- «А где господь?» — вопит нужда окрест.
- И тычет пастор в небо жирный палец,
- Я соглашаюсь: «Да, там что-то есть».
27 / 30
- Седлоголовые Георга Гросса
- Грозятся мир пустить в небытие,
- Всем глотки перерезав. Их угроза
- Встречает одобрение мое.
28 / 30
- Убийцу видел я и видел жертву.
- Я трусом стал, но жалость не извел.
- И, видя, как убийца жертву ищет
- Кричал: «Я одобряю произвол!»
29 / 30
- Как дюжи эти мясники и ражи.
- Они идут — им только волю дай!
- Хочу им крикнуть: стойте! Но на страже
- Мой страх, и вдруг я восклицаю: «Хайль!»
30 / 30
- Не по душе мне низость, но сейчас
- В своем искусстве я бескрыл и сир,
- И в грязный мир я сам добавил грязь
- Тем самым, что одобрил грязный мир.