Ночь
Ахмадулина Белла, 1965
2 / 12
- Уже рассвет темнеет с трех сторон,
- а всё руке недостает отваги,
- чтобы пробиться к белизне бумаги
- сквозь воздух, затвердевший над столом.
3 / 12
- Как непреклонно честный разум мой
- стыдится своего несовершенства,
- не допускает руку до блаженства
- затеять ямб в беспечности былой!
4 / 12
- Меж тем, когда полна значенья тьма,
- ожог во лбу от выдумки неточной,
- мощь кофеина и азарт полночный
- легко принять за остроту ума.
5 / 12
- Но, видно, впрямь велик и невредим
- рассудок мой в безумье этих бдений,
- раз возбужденье, жаркое, как гений,
- он все ж не счел достоинством своим.
6 / 12
- Ужель грешно своей беды не знать!
- Соблазн так сладок, так невинна малость -
- нарушить этой ночи безымянность
- и все, что в ней, по имени назвать.
7 / 12
- Пока руке бездействовать велю,
- любой предмет глядит с кокетством женским,
- красуется, следит за каждым жестом,
- нацеленным ему воздать хвалу.
8 / 12
- Уверенный, что мной уже любим,
- бубнит и клянчит голосок предмета,
- его душа желает быть воспета,
- и непременно голосом моим.
9 / 12
- Как я хочу благодарить свечу,
- любимый свет ее предать огласке
- и предоставить неусыпной ласке
- эпитетов! Но я опять молчу.
10 / 12
- Какая боль - под пыткой немоты
- все ж не признаться ни единым словом
- в красе всего, на что зрачком суровым
- любовь моя глядит из темноты!
11 / 12
- Чего стыжусь? Зачем я не вольна
- в пустом дому, средь снежного разлива,
- писать не хорошо, но справедливо -
- про дом, про снег, про синеву окна?
12 / 12
- Не дай мне бог бесстыдства пред листом
- бумаги, беззащитной предо мною,
- пред ясной и бесхитростной свечою,
- перед моим, плывущим в сон, лицом.