Памяти Осипа Мандельштама…
Ахмадулина Белла, 1967
1 / 13
- Памяти Осипа Мандельштама
2 / 13
- В том времени, где и злодей -
- лишь заурядный житель улиц,
- как грозно хрупок иудей,
- в ком Русь и музыка очнулись.
3 / 13
- Вступленье: ломкий силуэт,
- повинный в грациозном форсе.
- Начало века. Младость лет.
- Сырое лето в Гельсингфорсе.
4 / 13
- Та - Бог иль барышня? Мольба -
- чрез сотни вёрст любви нечеткой.
- Любуется! И гений лба
- застенчиво завешен чёлкой.
5 / 13
- Но век желает пировать!
- Измученный, он ждет предлога -
- и Петербургу Петроград
- оставит лишь предсмертье Блока.
6 / 13
- Знал и сказал, что будет знак
- и век падет ему на плечи.
- Что может он? Он нищ и наг
- пред чудом им свершенной речи.
7 / 13
- Гортань, затеявшая речь
- неслыханную,- так открыта.
- Довольно, чтоб ее пресечь,
- и меньшего усердья быта.
8 / 13
- Ему - особенный почёт,
- двоякое злорадство неба:
- певец, снабженный кляпом в рот,
- и лакомка, лишенный хлеба.
9 / 13
- Из мемуаров: "Мандельштам
- любил пирожные". Я рада
- узнать об этом. Но дышать -
- не хочется, да и не надо.
10 / 13
- Так значит, пребывать творцом,
- за спину заломившим руки,
- и безымянным мертвецом
- всё ж недостаточно для муки?
11 / 13
- И в смерти надо знать беду
- той, не утихшей ни однажды,
- беспечной, выжившей в аду,
- неутолимой детской жажды?
12 / 13
- В моём кошмаре, в том раю,
- где жив он, где его я прячу,
- он сыт! А я его кормлю
- огромной сладостью. И плачу.