Об обыкновенных
Асеев Николай, 1922
2 / 15
- Жестяной перезвон журавлей,
- сизый свист уносящихся уток -
- в раскаленный металл перелей
- в словолитне расплавленных суток.
3 / 15
- Ты гляди: каждый звук, каждый штрих
- четок так - словно, брови наморщив,
- ночи звездный рассыпанный шрифт
- набирает угрюмый наборщик.
4 / 15
- Он забыл, чтó на плечи легло,
- он - как надвое хочет сломаться:
- он согнулся, ослеп и оглох
- над петитом своих прокламаций.
5 / 15
- И хоть ночь и на отдых пора б,-
- ему - день. Ему кажется рано.
- Он качается, точно араб
- за широкой страницей Корана.
6 / 15
- Как мулла, он упрям и уныл,
- как араба - висков его проседь,
- отливая мерцаньем луны,
- не умеет прошедшего сбросить.
7 / 15
- У араба - беру табуны,
- у наборщика - лаву металла...
- Ночь! Меня до твоей глубины
- никогда еще так не взметало!
9 / 15
- Розовея озерами зорь,
- замирая в размерных рассказах,
- сколько дней на сквозную лазорь
- вынимало сердца из-за пазух!
10 / 15
- Но - уставши звенеть и синеть,
- чуть вращалось тугое кормило...
- И - беглянкой блеснув в вышине -
- в небе вновь трепетало полмира.
11 / 15
- В небе - нет надоедливых пуль,
- там, не веря ни в клетку, ни в ловлю,
- ветку звезд нагибает бюль-бюль
- на стеклянно звенящую кровлю.
12 / 15
- Слушай тишь: не свежа ль, не сыра ль?..
- Только видеть и знать захотим мы -
- и засветится синий сераль
- под зрачками поющей Фатимы.
13 / 15
- И - увидев, как вьется фата
- на ликующих лицах бегоний,-
- сотни горло раздувших ватаг
- ударяют за нею в погоню.
14 / 15
- Соловей! Россиньоль! Нахтигалль!
- Выше, выше! О, выше! О, выше!
- Улетай, догоняй, настигай
- ту, которой душа твоя дышит!
15 / 15
- Им - навек заблудиться впотьмах,
- только к нам, только к нам это ближе,
- к нам ладонями тянет Фатьма
- и счастливыми, росами брызжет.