Манон Леско
Антокольский Павел, 1974
1 / 7
- Когда-то был Париж, мансарда с голубятней.
- И каждый новый день был века необъятней,—
- Так нам жилось легко.
- Я помню влажный рот, раскинутые руки...
- О, как я веровал в немыслимость разлуки
- С тобой, Манон Леско!
2 / 7
- А дальше — на ветру, в пустыне океана
- Ты, опозоренная зло и окаянно,
- Закутанная в плащ,
- Как чайка маялась, как грешница молилась,
- Ты, безрассудная, надеялась на милость
- Скрипящих мокрых мачт.
3 / 7
- О, ты была больна, бледна, белее мела.
- Но ты смеялась так безудержно, так смело,
- Как будто впереди
- Весь наш пройденный путь, все молодые годы,
- Все солнечные дни, не знавшие невзгоды,
- Вся музыка в груди...
4 / 7
- Повисли паруса. И за оснасткой брига
- Был виден дикий край, открытый Америго,
- Песчаный, мертвый холм.
- А дальше был конец... Прощай, Манон, навеки!
- Я пальцы наложил на сомкнутые веки
- В отчаянье глухом.
5 / 7
- Потом рассказывал я в гавани галерной,
- В трактире мерзостном, за кружкою фалерно,
- Про гибельную страсть.
- Мой слушатель, аббат в поношенной сутане,
- Клялся, что исповедь он сохраняет втайне,
- Но предпочел украсть,
6 / 7
- Украсить мой рассказ ненужною моралью.
- И то, что было нам счастливой ранней ранью,
- Низвержено во тьму,
- Искажено ханжой и силе жизни чуждо.
- Жизнь не кончается, но длится! Так неужто
- Вы верите ему?
7 / 7
- Не верьте! Мы живем. Мы торжествуем снова.
- О жалкой участи, о гибели — ни слова!
- Там, где-то далеко,
- Из чьей-то оперы, со сцены чужестранной,
- Доносится и к вам хрустальное сопрано —
- Поет Манон Леско.