Марбург
Пастернак Борис, 1916, 1928
1 / 21
- Я вздрагивал. Я загорался и гас.
- Я трясся. Я сделал сейчас предложенье,-
- Но поздно, я сдрейфил, и вот мне - отказ.
- Как жаль ее слез! Я святого блаженней.
2 / 21
- Я вышел на площадь. Я мог быть сочтен
- Вторично родившимся. Каждая малость
- Жила и, не ставя меня ни во что,
- B прощальном значеньи своем подымалась.
3 / 21
- Плитняк раскалялся, и улицы лоб
- Был смугл, и на небо глядел исподлобья
- Булыжник, и ветер, как лодочник, греб
- По лицам. И все это были подобья.
4 / 21
- Но, как бы то ни было, я избегал
- Их взглядов. Я не замечал их приветствий.
- Я знать ничего не хотел из богатств.
- Я вон вырывался, чтоб не разреветься.
5 / 21
- Инстинкт прирожденный, старик-подхалим,
- Был невыносим мне. Он крался бок о бок
- И думал: "Ребячья зазноба. За ним,
- К несчастью, придется присматривать в оба".
6 / 21
- "Шагни, и еще раз",- твердил мне инстинкт,
- И вел меня мудро, как старый схоластик,
- Чрез девственный, непроходимый тростник
- Нагретых деревьев, сирени и страсти.
7 / 21
- "Научишься шагом, а после хоть в бег",-
- Твердил он, и новое солнце с зенита
- Смотрело, как сызнова учат ходьбе
- Туземца планеты на новой планиде.
8 / 21
- Одних это все ослепляло. Другим -
- Той тьмою казалось, что глаз хоть выколи.
- Копались цыплята в кустах георгин,
- Сверчки и стрекозы, как часики, тикали.
9 / 21
- Плыла черепица, и полдень смотрел,
- Не смаргивая, на кровли. А в Марбурге
- Кто, громко свища, мастерил самострел,
- Кто молча готовился к Троицкой ярмарке.
10 / 21
- Желтел, облака пожирая, песок.
- Предгрозье играло бровями кустарника.
- И небо спекалось, упав на кусок
- Кровоостанавливающей арники.
11 / 21
- В тот день всю тебя, от гребенок до ног,
- Как трагик в провинции драму Шекспирову,
- Носил я с собою и знал назубок,
- Шатался по городу и репетировал.
12 / 21
- Когда я упал пред тобой, охватив
- Туман этот, лед этот, эту поверхность
- (Как ты хороша!)- этот вихрь духоты -
- О чем ты? Опомнись! Пропало. Отвергнут.
13 / 21
- . . . . . . . . . . . . . . .
14 / 21
- Тут жил Мартин Лютер. Там - братья Гримм.
- Когтистые крыши. Деревья. Надгробья.
- И все это помнит и тянется к ним.
- Все - живо. И все это тоже - подобья.
15 / 21
- О, нити любви! Улови, перейми.
- Но как ты громаден, обезьяний,
- Когда над надмирными жизни дверьми,
- Как равный, читаешь свое описанье!
16 / 21
- Когда-то под рыцарским этим гнездом
- Чума полыхала. А нынешний жуел -
- Насупленный лязг и полет поездов
- Из жарко, как ульи, курящихся дупел.
17 / 21
- Нет, я не пойду туда завтра. Отказ -
- Полнее прощанья. Bсе ясно. Мы квиты.
- Да и оторвусь ли от газа, от касс,-
- Что будет со мною, старинные плиты?
18 / 21
- Повсюду портпледы разложит туман,
- И в обе оконницы вставят по месяцу.
- Тоска пассажиркой скользнет по томам
- И с книжкою на оттоманке поместится.
19 / 21
- Чего же я трушу? Bедь я, как грамматику,
- Бессонницу знаю. Стрясется - спасут.
- Рассудок? Но он - как луна для лунатика.
- Мы в дружбе, но я не его сосуд.
20 / 21
- Ведь ночи играть садятся в шахматы
- Со мной на лунном паркетном полу,
- Акацией пахнет, и окна распахнуты,
- И страсть, как свидетель, седеет в углу.
21 / 21
- И тополь - король. Я играю с бессонницей.
- И ферзь - соловей. Я тянусь к соловью.
- И ночь побеждает, фигуры сторонятся,
- Я белое утро в лицо узнаю.