Памяти Анненского
Гумилев Николай, 1911
1 / 10
- К таким нежданным и певучим бредням
- Зовя с собой умы людей,
- Был Иннокентий Анненский последним
- Из царскосельских лебедей.
2 / 10
- Я помню дни: я, робкий, торопливый,
- Входил в высокий кабинет,
- Где ждал меня спокойный и учтивый,
- Слегка седеющий поэт.
3 / 10
- Десяток фраз, пленительных и странных,
- Как бы случайно уроня,
- Он вбрасывал в пространство безымянных
- Мечтаний - слабого меня.
4 / 10
- О, в сумрак отступающие вещи
- И еле слышные духи,
- И этот голос, нежный и зловещий,
- Уже читающий стихи!
5 / 10
- В них плакала какая-то обида,
- Звенела медь и шла гроза,
- А там, над шкафом, профиль Эврипида
- Слепил горящие глаза.
6 / 10
- ...Скамью я знаю в парке; мне сказали,
- Что он любил сидеть на ней,
- Задумчиво смотря, как сини дали
- В червонном золоте аллей.
7 / 10
- Там вечером и страшно и красиво,
- В тумане светит мрамор плит,
- И женщина, как серна боязлива,
- Во тьме к прохожему спешит.
8 / 10
- Она глядит, она поет и плачет,
- И снова плачет и поет,
- Не понимая, что всё это значит,
- Но только чувствуя - не тот.
9 / 10
- Журчит вода, протачивая шлюзы,
- Сырой травою пахнет мгла,
- И жалок голос одинокой музы,
- Последней - Царского Села.