Головокружение душ
Шершеневич Вадим, 1923
1 / 24
- Под серокудрую пудру сумерек — канавы дневных морщин!
- Месяц! Скачи по тучам проворнее конного горца!
- Вечер прошлого октября, ты навсегда окрещён
- В благодарной купели богадельного сердца.
2 / 24
- Не истоптать надоедной прыти событий,
- Не застрелить за дичью созвучий охотящемуся перу
- Дни!— Никакой никогда резинкой не сотрёте
- Торжественной ошибки октября.
3 / 24
- В тот вечер красная вожжа закатов
- Заехала под хвост подмосковных сёл.
- В тот вечер я, Гулливер в стране лилипутов,
- В первый раз в страну великанши попал.
4 / 24
- Всё подёрнулось сном в невзрачном доме
- И не знало, как был хорош
- Неизреченный вечер во имя
- Головокружения душ!
5 / 24
- В этот вечер, как занавес, взвились ресницы,
- Красной рампою губы зажглись.
- Даже майской зелени невозможно сравняться
- С этой зеленью свежих глаз.
6 / 24
- Как гибли на арене христиане,
- Хватаясь губами за тщетное имя Христа,—
- Так с вечера того и поныне
- Я гибну об имени твоём в суете.
7 / 24
- Мир стал как-то проще, но уже
- Со страшной радостью моей.
- Прости, что имя я твоё тревожу
- Моей нечестивой рукой.
8 / 24
- Моё ремесло — святотатство пред любовью.
- Рукой, грешившей в честь других немало строк,
- Теперь твоё выписываю имя королевье,
- Не вымыв даже запылённых блудом рук.
9 / 24
- Эх, руки новые, хотя бы властью дьявола,
- Себе приделаю легко.
- И вот кладу на пламя сердца руку, словно Сцевола,
- Чтоб стала согрета рука.
10 / 24
- Глаза, о беженцы из счастья,
- Глаза, о склад нескладной кутерьмы,
- Зажгу, как плошки я великопостья,
- И пред икону лица твоего подниму.
11 / 24
- А губы, красные лохмотья,
- Трубачи ночей и беды,
- Я заменю тобой подвенечное платье,
- Схожее с саваном всегда.
12 / 24
- Как папиросой горящей, подушку лбом прожигая в ночи,
- Сквозь зелёное днище похмелья,
- Сумасбродно и часто навзрыд лепечу
- Неистовое имя Юлии.
13 / 24
- Сквозь тощую рощу дней,
- Сквозь рассвет, покрывающий сумрак марлей,
- К твоим глазам на водопой
- Я кровь гоню тропинкой горла.
14 / 24
- Ну что ж! Проклятая, домучь!
- Любимая, кидай слова, как камни!
- Я буду помнить некий вечер, эту ночь,
- Пока день гибели не вспомню!
15 / 24
- Пульс, тарахти в тревоге, и бегите, ноги!
- Вам все равно не обогнать последний год!
- Я вами нагло лгал, мои былые книги,
- Но даже надписи кладбищенские лгут.
16 / 24
- Как к солнцу Икар, к твоему возношусь я имю;
- Как от солнца Икар, оборвусь и скачусь!
- В последний раз встряхну я буйными строками,
- Как парень кудрями встряхнет на авось.
17 / 24
- Что писал всем другим и Жанне я —
- Только первый младенческий вздох.
- Эти строки да будут моим пострижением
- За ограду объятий твоих!
18 / 24
- Не уйти мне из этих обступающих стен,
- Головой не пробить их сразу.
- Было сердце досель только звонкий бутон,
- Нынче сердце как спелая роза.
19 / 24
- Ему тесно в теплице рёбер уже,
- Стёкла глаз разбивают листья.
- Сердце, в рост и не трусь, и ползи, не дрожа,
- Лепестками приветствуя счастье!
20 / 24
- Буквы сейте проворней, усталые пальцы,
- Чтобы пулею точку пистолет не прожёг.
- Ты ж прими меня, Юлия, как богомольца
- Гостеприимный мужик.
21 / 24
- Много их, задохнувшись от благородного мая,
- Приползут к твоему пути.
- Только знай, что с такою тоскою
- Не посмеет любить никто.
22 / 24
- Бухгалтер в небесах! Ты подведи цифирью
- Итог последним глупостям моим!
- Как оспою лицо, пророй терпимой дурью
- Остаток дней и устие поэм!
23 / 24
- Любимая! Коронуйся моим безрассудством,
- Воспета подвигом моим,
- С каким-то диким сумасбродством,
- С почти высоким озорством.
24 / 24
- Не надейся, что живёшь в двадцатом веке в Москве!
- Я пророк бесшабашный, но строгий!—
- И от этого потопа моей любви
- Ни в каком не спасёшься ковчеге!