Я это видел!
Сельвинский Илья, 1942, Керчь
1 / 20
- Можно не слушать народных сказаний,
- Не верить газетным столбцам,
- Но я это видел. Своими глазами.
- Понимаете? Видел. Сам.
2 / 20
- Вот тут дорога. А там вон - взгорье.
- Меж нами
- вот этак -
- ров.
- Из этого рва поднимается горе.
- Горе без берегов.
3 / 20
- Нет! Об этом нельзя словами...
- Тут надо рычать! Рыдать!
- Семь тысяч расстрелянных в мерзлой яме,
- Заржавленной, как руда.
4 / 20
- Кто эти люди? Бойцы? Нисколько.
- Может быть, партизаны? Нет.
- Вот лежит лопоухий Колька -
- Ему одиннадцать лет.
5 / 20
- Тут вся родня его. Хутор "Веселый".
- Весь "Самострой" - сто двадцать дворов
- Ближние станции, ближние села -
- Все заложников выслали в ров.
6 / 20
- Лежат, сидят, всползают на бруствер.
- У каждого жест. Удивительно свой!
- Зима в мертвеце заморозила чувство,
- С которым смерть принимал живой,
7 / 20
- И трупы бредят, грозят, ненавидят...
- Как митинг, шумит эта мертвая тишь.
- В каком бы их ни свалило виде -
- Глазами, оскалом, шеей, плечами
- Они пререкаются с палачами,
- Они восклицают: "Не победишь!"
8 / 20
- Парень. Он совсем налегке.
- Грудь распахнута из протеста.
- Одна нога в худом сапоге,
- Другая сияет лаком протеза.
- Легкий снежок валит и валит...
- Грудь распахнул молодой инвалид.
- Он, видимо, крикнул: "Стреляйте, черти!"
- Поперхнулся. Упал. Застыл.
- Но часовым над лежбищем смерти
- Торчит воткнутый в землю костыль.
- И ярость мертвого не застыла:
- Она фронтовых окликает из тыла,
- Она водрузила костыль, как древко,
- И веха ее видна далеко.
9 / 20
- Бабка. Эта погибла стоя,
- Встала из трупов и так умерла.
- Лицо ее, славное и простое,
- Черная судорога свела.
- Ветер колышет ее отрепье...
- В левой орбите застыл сургуч,
- Но правое око глубоко в небе
- Между разрывами туч.
- И в этом упреке Деве Пречистой
- Рушенье веры десятков лет:
- "Коли на свете живут фашисты,
- Стало быть, бога нет".
10 / 20
- Рядом истерзанная еврейка.
- При ней ребенок. Совсем как во сне.
- С какой заботой детская шейка
- Повязана маминым серым кашне...
- Матери сердцу не изменили:
- Идя на расстрел, под пулю идя,
- За час, за полчаса до могилы
- Мать от простуды спасала дитя.
- Но даже и смерть для них не разлука:
- Невластны теперь над ними враги -
- И рыжая струйка
- из детского уха
- Стекает
- в горсть
- материнской
- руки.
11 / 20
- Как страшно об этом писать. Как жутко.
- Но надо. Надо! Пиши!
- Фашизму теперь не отделаться шуткой:
- Ты вымерил низость фашистской души,
- Ты осознал во всей ее фальши
- "Сентиментальность" пруссацких грез,
- Так пусть же
- сквозь их
- голубые
- вальсы
- Торчит материнская эта горсть.
12 / 20
- Иди ж! Заклейми! Ты стоишь перед бойней,
- Ты за руку их поймал - уличи!
- Ты видишь, как пулею бронебойной
- Дробили нас палачи,
- Так загреми же, как Дант, как Овидий,
- Пусть зарыдает природа сама,
- Если
- все это
- сам ты
- видел
- И не сошел с ума.
13 / 20
- Но молча стою я над страшной могилой.
- Что слова? Истлели слова.
- Было время - писал я о милой,
- О щелканье соловья.
14 / 20
- Казалось бы, что в этой теме такого?
- Правда? А между тем
- Попробуй найти настоящее слово
- Даже для этих тем.
15 / 20
- А тут? Да ведь тут же нервы, как луки,
- Но строчки... глуше вареных вязиг.
- Нет, товарищи: этой муки
- Не выразит язык.
16 / 20
- Он слишком привычен, поэтому бледен.
- Слишком изящен, поэтому скуп,
- К неумолимой грамматике сведен
- Каждый крик, слетающий с губ.
17 / 20
- Здесь нужно бы... Нужно созвать бы вече,
- Из всех племен от древка до древка
- И взять от каждого все человечье,
- Все, прорвавшееся сквозь века,-
- Вопли, хрипы, вздохи и стоны,
- Эхо нашествий, погромов, резни...
- Не это ль
- наречье
- муки бездонной
- Словам искомым сродни?
18 / 20
- Но есть у нас и такая речь,
- Которая всяких слов горячее:
- Врагов осыпает проклятьем картечь.
- Глаголом пророков гремят батареи.
- Вы слышите трубы на рубежах?
- Смятение... Крики... Бледнеют громилы.
- Бегут! Но некуда им убежать
- От вашей кровавой могилы.
19 / 20
- Ослабьте же мышцы. Прикройте веки.
- Травою взойдите у этих высот.
- Кто вас увидел, отныне навеки
- Все ваши раны в душе унесет.
20 / 20
- Ров... Поэмой ли скажешь о нем?
- Семь тысяч трупов.
- Семиты... Славяне...
- Да! Об этом нельзя словами.
- Огнем! Только огнем!