Лермонтов
Рождественский Всеволод, 1928
1 / 13
- Не в силах бабушка помочь,
- Царь недоволен, власти правы.
- И едет он в метель и ночь
- За петербургские заставы.
2 / 13
- Еще стучит ему в виски
- Гусарский пунш. Шальной мазуркой
- Мелькают версты, ямщики
- И степь, разостланная буркой...
3 / 13
- «Поручик, это вам не бал.
- Извольте в цепь с четвертой ротой!» —
- И поперхнулся генерал
- Глотком наливки и остротой.
4 / 13
- От блюдца с косточками слив,
- От карт в чаду мутно-зеленом
- Он встал, презрительно-учтив,
- И застегнул сюртук с поклоном.
5 / 13
- Покуда злоба весела
- И кружит голову похмелье,
- Скорей винтовку из чехла —
- Ударить в гулкое ущелье!
6 / 13
- Поет свинец. В горах туман.
- Но карту бить вошло в привычку,
- Как поутру под барабан
- Вставать в ряды на перекличку.
7 / 13
- Душа, как олово, мутна,
- Из Петербурга — ни полслова,
- И Варенька Лопухина
- Выходит замуж за другого.
8 / 13
- Кто знал «погибельный Кавказ»
- (А эта песня не для труса!),
- Тот не отводит жадных глаз
- Со льдов двугорбого Эльбруса.
9 / 13
- Как колокольчик под дугой,
- И день и ночь в тоске тревожной,
- Он только путник почтовой
- По офицерской подорожной.
10 / 13
- Но дышит жар заветных строк
- Все той же волей неуклонной,
- И каждый стих его — клинок,
- Огнем свободы закаленный.
11 / 13
- И не во вражеский завал,
- Не в горцев нищие селенья,—
- Он стих как пулю бы вогнал
- В тех, кто на страже угнетенья!
12 / 13
- И не простит он ничего
- Холопам власти, черни светской,
- За то, что вольный стих его
- Отравлен воздухом мертвецкой.
13 / 13
- Нет! Будет мстить он, в палачей
- Страны своей перчатку кинув,
- Пока не поднял — и скорей!—
- Стволов какой-нибудь Мартынов.