Зовет нас жизнь: идем, мужаясь, все мы;…
Павлова Каролина, Июль 1846, Гиреево
1 / 17
- Зовет нас жизнь: идем, мужаясь, все мы;
- Но в краткий час, где стихнет гром невзгод,
- И страсти спят, и споры сердца немы,—
- Дохнет душа среди мирских забот,
- И вдруг мелькнут далекие эдемы,
- И думы власть опять свое берет.
- _________
2 / 17
- Остановясь горы на половине,
- Пришлец порой кругом бросает взгляд:
- За ним цветы и майский день в долине,
- А перед ним — гранит и зимний хлад.
- Как он, вперед гляжу я реже ныне,
- И более гляжу уже назад.
3 / 17
- Там много есть, чего не встретить снова;
- Прелестна там и радость и беда;
- Там много есть любимого, святого,
- Разбитого судьбою навсегда.
- Ужели всё душа забыть готова?
- Ужели всё проходит без следа?
4 / 17
- Ужель вы мне — безжизненные тени,
- Вы, взявшие с меня, в моей весне,
- Дань жарких слез и горестных борений,
- Погибшие! ужель вы чужды мне
- И помнитесь, среди сердечной лени,
- Лишь изредка и тёмно, как во сне?
5 / 17
- Ты, с коей я простилася, рыдая,
- Чей путь избрал безжалостно творец,
- Святой любви поборница младая,—
- Ты приняла терновый свой венец
- И скрыла глушь убийственного края
- И подвиг твой, и грустный твой конец.
6 / 17
- И там, где ты несла свои страданья,
- Где гасла ты в несказанной тоске,—
- Уж, может, нет в сердцах воспоминанья,
- Нет имени на гробовой доске;
- Прошли года — и вижу без вниманья
- Твое кольцо я на своей руке.
7 / 17
- А как с тобой рассталася тогда я,
- Сдавалось мне, что я других сильней,
- Что я могу любить, не забывая,
- И двадцать лет грустеть, как двадцать дней.
- И тень встает передо мной другая
- Печальнее, быть может, и твоей!
8 / 17
- Безвестная, далекая могила!
- И над тобой промчалися лета!
- А в снах моих та ж пагубная сила,
- В моих борьбах та ж грустная тщета;
- И как тебя, дитя, она убила,—
- Убьет меня безумная мечта.
9 / 17
- В ночной тиши ты кончил жизнь печали;
- О смерти той не мне бы забывать!
- В ту ночь два-три страдальца окружали
- Отжившего изгнанника кровать;
- Смолк вздох его, разгаданный едва ли;
- А там ждала и родина, и мать.
10 / 17
- Ты молод слег под тяжкой дланью рока!
- Восторг святой еще в тебе кипел;
- В грядущей мгле твой взор искал далеко
- Благих путей и долговечных дел;
- Созрелых лет жестокого урока
- Ты не узнал,— блажен же твой удел!
11 / 17
- Блажен!— хоть ты сомкнул в изгнанье вежды!
- К мете одной ты шел неколебим;
- Так, крест прияв на бранные одежды,
- Шли рыцари в святой Ерусалим,
- Ударил гром, в прах пала цель надежды,—
- Но прежде пал дорогой пилигрим.
12 / 17
- Еще другой!— Сердечная тревога,
- Как чутко спишь ты!— да, еще другой!—
- Чайльд-Гарольд прав: увы! их слишком много,
- Хоть их и всех так мало!— но порой
- Кто не подвел тяжелого итога
- И не поник, бледнея, головой?
13 / 17
- Не одного мы погребли поэта!
- Судьба у нас их губит в цвете дней;
- Он первый пал; — весть памятна мне эта!
- И раздалась другая вслед за ней:
- Удачен вновь был выстрел пистолета.
- Но смерть твоя мне в грудь легла больней.
14 / 17
- И неужель, любимец вдохновений,
- Исчезнувший, как легкий призрак сна,
- Тебе, скорбя, своих поминовений
- Не принесла родная сторона?
- И мнé пришлось тебя назвать, Евгений,
- И дань стиха я дам тебе одна?
15 / 17
- Возьми ж ее ты в этот час заветный,
- Возьми ж ее, когда молчат они.
- Увы! зачем блестят сквозь мрак бесцветный
- Бывалых чувств блудящие огни?
- Зачем порыв и немочный, и тщетный?
- Кто вызвал вас, мои младые дни?
16 / 17
- Что, бледный лик, вперяешь издалёка
- И ты в меня свой неподвижный взор?
- Спокойна я; шли годы без намека;
- К чему ты здесь, ушедший с давних пор?
- Оставь меня!— белеет день с востока,
- Пусть призраков исчезнет грустный хор.
17 / 17
- Белеет день, звезд гасит рой алмазный,
- Зовет к труду и требует дела;
- Пора свершать свой путь однообразный,
- И всё забыть, что жизнь превозмогла,
- И отрезветь от хмеля думы праздной,
- И след мечты опять стряхнуть с чела.