Шекспир
Набоков Владимир, Декабрь 1924
1 / 4
- Среди вельмож времен Елизаветы
- и ты блистал, чтил пышные заветы,
- и круг брыжей, атласным серебром
- обтянутая ляжка, клин бородки -
- все было как у всех... Так в плащ короткий
- божественный запахивался гром.
2 / 4
- Надменно-чужд тревоге театральной,
- ты отстранил легко и беспечально
- в сухой венок свивающийся лавр
- и скрыл навек чудовищный свой гений
- под маскою, но гул твоих видений
- остался нам: венецианский мавр
- и скорбь его; лицо Фальстафа - вымя
- с наклеенными усиками; Лир
- бушующий... Ты здесь, ты жив - но имя,
- но облик свой, обманывая мир,
- ты потопил в тебе любезной Лете.
- И то сказать: труды твои привык
- подписывать - за плату - ростовщик,
- тот Вилль Шекспир, что «Тень» играл в «Гамлете»,
- жил в кабаках и умер, не успев
- переварить кабанью головизну...
3 / 4
- Дышал фрегат, ты покидал отчизну.
- Италию ты видел. Нараспев
- звал женский голос сквозь узор железа,
- звал на балкон высокого инглеза,
- томимого лимонною луной
- на улицах Вероны. Мне охота
- воображать, что, может быть, смешной
- и ласковый создатель Дон Кихота
- беседовал с тобою - невзначай,
- пока меняли лошадей - и, верно,
- был вечер синь. В колодце, за таверной,
- ведро звенело чисто... Отвечай,
- кого любил? Откройся, в чьих записках
- ты упомянут мельком? Мало ль низких,
- ничтожных душ оставили свой след -
- каких имен не сыщешь у Брантома!
- Откройся, бог ямбического грома,
- стоустый и немыслимый поэт!
4 / 4
- Нет! В должный час, когда почуял - гонит
- тебя Господь из жизни - вспоминал
- ты рукописи тайные и знал,
- что твоего величия не тронет
- молвы мирской бесстыдное клеймо,
- что навсегда в пыли столетий зыбкой
- пребудешь ты безликим, как само
- бессмертие... И вдаль ушел с улыбкой.