Алайский рынок
Луговской Владимир, 1942-1943, Ташкент
1 / 19
- Три дня сижу я на Алайском рынке,
- На каменной приступочке у двери
- В какую-то холодную артель.
- Мне, собственно, здесь ничего не нужно,
- Мне это место так же ненавистно,
- Как всякое другое место в мире,
- И даже есть хорошая приятность
- От голосов и выкриков базарных,
- От беготни и толкотни унылой...
- Здесь столько горя, что оно ничтожно,
- Здесь столько масла, что оно всесильно.
- Молочнолицый, толстобрюхий мальчик
- Спокойно умирает на виду.
- Идут верблюды с тощими горбами,
- Стрекочут белорусские еврейки,
- Узбеки разговаривают тихо.
- О, сонный разворот ташкентских дней!..
- Эвакуация, поляки в желтых бутсах,
- Ночной приезд военных академий,
- Трагические сводки по утрам,
- Плеск арыков и тополиный лепет,
- Тепло, тепло, усталое тепло...
2 / 19
- Я пьян с утра, а может быть, и раньше...
- Пошли дожди, и очень равнодушно
- Сырая глина со стены сползает.
- Во мне, как танцовщица, пляшет злоба,
- То ручкою взмахнет, то дрыгнет ножкой,
- То улыбнется темному портрету
- В широких дырах удивленных ртов.
- В балетной юбочке она светло порхает,
- А скрипочки под палочкой поют.
- Какое счастье на Алайском рынке!
- Сидишь, сидишь и смотришь ненасытно
- На горемычные пустые лица
- С тяжелой ненавистью и тревогой,
- На сумочки московских маникюрш.
- Отребье это всем теперь известно,
- Но с первозданной юной, свежей силой
- Оно входило в сердце, как истома.
- Подайте, ради бога.
- Я сижу
- На маленьких ступеньках.
- Понемногу
- Рождается холодный, хищный привкус
- Циничной этой дребедени.
3 / 19
- Я,
- Как флюгерок, вращаюсь.
- Я канючу.
- Я радуюсь, печалюсь, возвращаюсь
- К старинным темам лжи и подхалимства
- И поднимаюсь, как орел тянь-шаньский,
- В большие области снегов и ледников,
- Откуда есть одно движенье вниз,
- На юг, на Индию, через Памир.
4 / 19
- Вот я сижу, слюнявлю черный палец,
- Поигрываю пуговицей черной,
- Так, никчемушник, вроде отщепенца.
- А над Алтайским мартовским базаром
- Царит холодный золотой простор.
- Сижу на камне, мерно отгибаюсь.
- Холодное, пустое красноречье
- Во мне еще играет, как бывало.
- Тоскливый полдень.
5 / 19
- Кубометры свеклы,
- Коричневые голые лодыжки
- И запах перца, сна и нечистот.
- Мне тоже спать бы, сон увидеть крепкий,
- Вторую жизнь и третью жизнь,- и после,
- Над шорохом морковок остроносых,
- Над непонятной круглой песней лука
- Сказать о том, что я хочу покоя,-
- Лишь отдыха, лишь маленького счастья
- Сидеть, откинувшись, лишь нетерпенья
- Скорей покончить с этими рябыми
- Дневными спекулянтами.
6 / 19
- А ночью
- Поднимутся ночные спекулянты,
- И так опять все сызнова пойдет,-
- Прыщавый мир кустарного соседа
- Со всеми примусами, с поволокой
- Очей жены и пяточками деток,
- Которые играют тут, вот тут,
- На каменных ступеньках возле дома.
7 / 19
- Здесь я сижу. Здесь царство проходимца.
- Три дня я пил и пировал в шашлычных,
- И лейтенанты, глядя на червивый
- Изгиб бровей, на орден - "Знак Почета",
- На желтый галстук, светлый дар Парижа, -
- Мне подавали кружки с темным зельем,
- Шумели, надрываясь, тосковали
- И вспоминали: неужели он
- Когда-то выступал в армейских клубах,
- В ночных ДК - какой, однако, случай!
- По русскому обычаю большому,
- Пропойце нужно дать слепую кружку
- И поддержать за локоть: "Помню вас..."
- Я тоже помнил вас, я поднимался,
- Как дым от трубки, на широкой сцене.
- Махал руками, поводил плечами,
- Заигрывал с передним темным рядом,
- Где изредка просвечивали зубы
- Хорошеньких девиц широконоздрых.
- Как говорил я! Как я говорил!
- Кокетничая, поддавая басом,
- Разметывая брови, разводя
- Холодные от нетерпенья руки,
- Поскольку мне хотелось лишь покоя,
- Поскольку я хотел сухой кровати,
- Но жар и молодость летели из партера,
- И я качался, вился, как дымок,
- Как медленный дымок усталой трубки.
8 / 19
- Подайте, ради бога.
9 / 19
- Я сижу,
- Поигрывая бровью величавой,
- И если правду вам сказать, друзья,
- Мне, как бывало, ничего не надо.
- Мне дали зренье - очень благодарен.
- Мне дали слух - и это очень важно.
- Мне дали руки, ноги - ну, спасибо.
- Какое счастье! Рынок и простор.
- Вздымаются литые груды мяса,
- Лежит чеснок, как рыжие сердечки.
- Весь этот гомон жестяной и жаркий
- Ко мне приносит только пустоту.
- Но каждое движение и оклик,
- Но каждое качанье черных бедер
- В тугой вискозе и чулках колючих
- Во мне рождает злое нетерпенье
- Последней ловли.
10 / 19
- Я хочу сожрать
- Все, что лежит на плоскости.
- Я слышу
- Движенье животов.
- Я говорю
- На языке жиров и сухожилий.
- Такого униженья не видали
- Ни люди, ни зверюги.
11 / 19
- Я один
- Еще играю на крапленых картах.
- И вот подошвы отстают, темнеют
- Углы воротничков, и никого,
- Кто мог бы поддержать меня, и ночи
- Совсем пустые на Алайском рынке.
- А мне заснуть, а мне кусочек сна,
- А мне бы справедливость - и довольно.
- Но нету справедливости.
12 / 19
- Слепой -
- Протягиваю в ночь сухие руки
- И верю только в будущее.
- Ночью
- Все будет изменяться.
- Поутру
- Все будет становиться.
- Гроб дощатый
- Пойдет, как яхта, на Алайском рынке,
- Поигрывая пятками в носочках,
- Поскрипывая костью лучевой.
- Так ненавидеть, как пришлось поэту,
- Я не советую читателям прискорбным.
- Что мне сказать? Я только холод века,
- А ложь - мое седое острие.
- Подайте, ради бога.
13 / 19
- И над миром
- Опять восходит нищий и прохожий,
- Касаясь лбом бензиновых колонок,
- Дредноуты пуская по морям,
- Все разрушая, поднимая в воздух,
- От человечьей мощи заикаясь.
- Но есть на свете, на Алайском рынке
- Одна приступочка, одна ступенька,
- Где я сижу, и от нее по свету
- На целый мир расходятся лучи.
14 / 19
- Подайте, ради бога, ради правды,
15 / 19
- Хоть правда, где она?.. А бог в пеленках.
16 / 19
- Подайте, ради бога, ради правды,
- Пока ступеньки не сожмут меня.
- Я наслаждаюсь горьким духом жира,
- Я упиваюсь запахом моркови,
- Я удивляюсь дряни кишмишовой,
- А удивленье - вот цена вдвойне.
- Ну, насладись, остановись, помедли
- На каменных обточенных ступеньках,
- Среди мангалов и детей ревущих,
- По-своему, по-царски насладись!
- Друзья ходили? - Да, друзья ходили.
- Девчонки пели? - Да, девчонки пели.
- Коньяк кололся? - Да, коньяк кололся.
17 / 19
- Сижу холодный на Алайском рынке
- И меры поднадзорности не знаю.
- И очень точно, очень непостыдно
- Восходит в небе первая звезда.
- Моя надежда - только в отрицанье.
- Как завтра я унижусь - непонятно.
- Остыли и обветрились ступеньки
- Ночного дома на Алайском рынке,
- Замолкли дети, не поет капуста,
- Хвостатые мелькают огоньки.
- Вечерняя звезда стоит над миром,
- Вечерний поднимается дымок.
- Зачем еще плутать и хныкать ночью,
- Зачем искать любви и благодушья,
- Зачем искать порядочности в небе,
- Где тот же строгий распорядок звезд?
- Пошевелить губами очень трудно,
- Хоть для того, чтобы послать, как должно,
- К такой-то матери все мирозданье
- И синие киоски по углам.
18 / 19
- Какое счастье на Алайском рынке,
- Когда шумят и плещут тополя!
- Чужая жизнь - она всегда счастлива,
- Чужая смерть - она всегда случайность.
- А мне бы только в кепке отсыревшей
- Качаться, прислонившись у стены.
- Хозяйка варит вермишель в кастрюле,
- Хозяин наливается зубровкой,
- А деточки ложатся по углам.
- Идти домой? Не знаю вовсе дома...
- Оделись грязью башмаки сырые.
- Во мне, как балерина, пляшет злоба,
- Поводит ручкой, кружит пируэты.
- Холодными, бесстыдными глазами
- Смотрю на все, подтягивая пояс.
- Эх, сосчитаться бы со всеми вами!
- Да силы нет и нетерпенья нет,
- Лишь остаются сжатыми колени,
- Поджатый рот, закушенные губы,
- Зияющие зубы, на которых,
- Как сон, лежит вечерняя звезда.
19 / 19
- Я видел гордости уже немало,
- Я самолюбием, как черт, кичился,
- Падения боялся, рвал постромки,
- Разбрасывал и предавал друзей,
- И вдруг пришло спокойствие ночное,
- Как в детстве, на болоте ярославском,
- Когда кувшинки желтые кружились
- И ведьмы стыли от ночной росы...
- И ничего мне, собственно, не надо,
- Лишь видеть, видеть, видеть, видеть,
- И слышать, слышать, слышать, слышать,
- И сознавать, что даст по шее дворник
- И подмигнет вечерняя звезда.
- Опять приходит легкая свобода.
- Горят коптилки в чужестранных окнах.
- И если есть на свете справедливость,
- То эта справедливость - только я.