О друзьях
Луговской Владимир, 1929
1 / 13
- Когда ты спишь,
- Когда ты спишь, моя милая,
- Когда ты спишь,
- подложив под голову сон,
- Эпоха решает меня помиловать,
- Эпоха звучит со мной в унисон.
2 / 13
- Довольно армейского пафоса!
- Довольно!
- Когда ты спишь — я сжимаю рот:
- Мне очень невесело и очень больно,
- Или, быть может, совсем наоборот?
3 / 13
- Или, быть может, совсем наоборот.
- Я листаю спокойный учебник истории,
- Я тихонько свищу сквозь зубастый рот:
- Друзья мои, друзья мои —
- вы проспорили!
4 / 13
- Вы проспорили всё, чем нужно дорожить —
- Мясо мускулов, смех, ощущение времени.
- Вы пускали в ход перочинные ножи,
- А нужен был штык,
- чтобы кончить прения.
5 / 13
- Вы, ощерив слова и сузив глаза,
- Улыбались, как поросята в витринах.
- Потом, постепенно учась на азах,
- Справляли идейные октябрины.
6 / 13
- А когда эпоха, челюсти разъяв,
- Начала рычать о своих секретах,
- Вы стали метаться, мои друзья —
- Инженеры, хозяйственники и поэты.
7 / 13
- Вы стали подписчиками «Нового мира»,
- Оттуда философию выгребали лапами.
- Вы стали грустны, как уплотненная квартира,
- И не слышите,
- что говорят на Западе:
8 / 13
- «Только тот, говорят,
- кто горяч и черств.
- Расценивается
- в долг и смолоду
- На миллиарды
- зонных верст,
- На миллионы золота».
9 / 13
- Вы стали бранить москвошвейные штаны,
- И на Форда лить вежеталь восторга.
- Вы увидели ночь, а не день страны
- И не слышите,
- что говорят на Востоке:
10 / 13
- «Только тот, говорят,
- кто горяч и черств,
- Расценивается
- в долг и смолоду
- На новый десяток
- шоссейных верст,
- На первый удар
- парового молота»...
11 / 13
- Мне не спится от вашего храпа и скрипа.
- С вами спят ваши Сони, Зои и Нюры —
- Это влажные груди человеческих скрипок
- Затянули чудовищную
- увертюру.
12 / 13
- Я листаю спокойный учебник истории,
- Я тихонько свищу сквозь зубастый рот.
- Вас провозит полночь по дороге проторенной
- Или, быть может,
- совсем наоборот?
13 / 13
- Нет.
- Милая, когда ты спишь,
- Когда ты спишь, забывая мои грехи,
- Забывая время, и славу его, и утраты,
- Я понимаю, как страшно писать стихи,
- Особенно в пять часов утра.